Бен Аффлек: «Я никогда не переставал считать Дженнифер Гарнер своей женой»

Упорный, харизматичный, талантливый, Бен Аффлек сумел минуть путь от звания «бойфренд Дженнифер Лопес» до оскароносного режиссера и исполнителя роли новоиспеченного Бэтмена, идола миллионов. Аффлек производит впечатление человека, который достоверно знает, что мастерит, и его уверенность касается не только дел карьерных, но и сердечных. Кажется, его семью с Дженнифер Гарнер миновала угроза развода. О непростых порах, вывалившихся на его долю, необходимости принимать ответственность и комплексе Питера Пена — в интервью.

— Бен, добросердечный день! Наверное, в какой-то момент многие журналисты начали задавать тебе проблема…

— О разводе? (Смеется.)

— О нем тоже, и если ты не против, запоздалее мы вернемся к этой теме.

— Без этого, смекаю, никуда, так что договорились.

— И все же в первую очередность хотелось спросить о твоем профессиональном статусе. Было пора, когда ты почти целиком переключился на сценарную и режиссерскую работу — и весьма в этом преуспел. Все-таки получить «Оскара» за собственный четвертый кинофильм — это нечто. Кто ты сейчас — в вящей степени создатель фильмов или же актер?

— К любому делу, за какое я брался в жизни, я усердствовал — и стараюсь — подходить с целой самоотдачей, полным пониманием того, что за этим последует. Неважно, чем я занимаюсь — я выкладываюсь на сто процентов. Собственно, сейчас, если так можно выразиться, этап актерства. На ближайшие три года я занят в роли Брюса Уэйна. Надо мной подшучивают все товарищи, сообщают, что я буду Бэтменом, пока не вырастут мои дети. (Смеется.)

— Как ты наверняка ведаешь, обожатели образа легендарного супергероя разделились на два лагеря. С теми, кто восхищается Бэтменом, все четко. А как ты воспринимаешь острую критику со сторонки представителей другого лагеря?

— Послушайте, я снимаюсь лет с двенадцати, представляется. Всю свою сознательную житье я провел в объективах камер, и бывальщины моменты, когда меня совсем списывали со счетов как артиста — после несчастливых выступлений в трех или четырех картинах подряд. Я привык, беспорочное слово. Не то чтобы это неуважение к суждению окружающих, попросту… Хотя знаете, можете назвать это и неуважением — мне, разумеется, значительна оценка со стороны, но всегда находятся те, кто недоволен. Ориентироваться на них неумно: поступая так, ты рискуешь погрязнуть в нескончаемой «работе над промахами». Она важна, но очевидно, что нельзя проводить такую работу по указке любого, кто пожелает высказать свое суждение.

— А как же отзывчивость к критике?

— Когда тебя критикует режиссер полотна, в какой ты задействован, — это одно. Когда же костерить твою труд берется непрофессионал, он итого лишь высказывает свое частное суждение, к которому я не обязан быть ни отзывчивым, ни внимательным.

— Весьма смелые рассуждения. Ты прямо-таки рискуешь сократить число своих фанатов!

— Самодовольно предположу, что мои обожатели — люд умные и рациональные, не тратящие пора на такую ерунду, как громогласное недовольство моей трудом в «Бэтмене». Ведаете, прежде чем я взялся за эту роль, меня предупреждали буквально все: «Бен, это будет непросто», «Это повадку, от которого ждут многого». Поклонники персонажа очень отзывчиво относятся к смене актеров — и это прикасается всех «серийных» ролей. Припомните, каким шквалом недовольства встречали Дэниела Крейга в качестве новоиспеченного Бонда. А сейчас его называют чуть ли не лучшим агентом 007. Как бы то ни было, я готов к тому, что мне придется непреходяще доказывать свое право работать над ролью Бэтмена.

— Надо — значит надо. Это же увлекательно, в крышке концов. Очевидно, что твои дети должны быть в восхищенье от папы-супергероя.

— Мой сын Самюэль, какому четыре года, уже ведает, что к чему. Чертовски приятно быть отцом-героем, произнесу я вам! Истина, у медали есть и обратная сторона. По какой-то вину — то ли из-за сочетания красок на униформе, то ли еще отчего-то — Сэм уверен, что курьеры из компании Fedex — Джокеры. И любой раз, когда они осуществляют доставку, сын истошно кричит: «Папа, тут Джокер!» Доводится давать сверху двадцать долларов на чай этим парням. (Смеется.)

— Роль Бэтмена поменяла тебя, и приметно — особенно если сравнивать с манером, который ты создал в «Пропавшей». Как ты готовился к роли супергероя?

— Раскачивался как ненормальный, почти прописался в спортзале. С изумлением читал статьи о том, что я, оказывается, начинов пить гормональные препараты, чтобы в куцее время нарастить мышечную массу. Желая на самом деле мне предстояло лишь скинуть несколько килограммов — собственно, в «Исчезнувшей» я специально немного набрал вес. Чтобы выглядеть таким припухшим, чуть рыхлым, похмельным манером, который не вызывает симпатии.

— Говорят, режиссер «Пропавшей» Дэвид Финчер избрал тебя за особое умение усмехаться, верно?

— Вот такое? (Смеется.) Он как-то произнёс мне, что я вылит на енота. Енота-ворюгу, который только что напакостил — и сейчас преданно глядит вам в глаза, искренне, чуть по-дурацки, по-простецки усмехается. Не знаю уж, зачем Финчеру была необходима такая моя улыбка, но что истина, то правда — многие отмечают, что я как-то удивительно усмехаюсь.

— Как тебе работалось с Розамунд Пайк?

— Она попросту шикарная актриса. Ведь ведаете, как бывает? Вы играете супружескую чету, тебе обязана нравиться твоя экранная супруга, но связи, притяжения не возникает — и зритель все это ощущает. В «Исчезнувшей» же мы оба играли супругов, какие и обожают друг друга, и ненавидят, и боятся. Особенно мой герой — он чувствует безотчетный ужас перед героиней Розамунд. Она великолепно справилась с задачей напугать меня — по крайней мере, в кадре я выглядел, как представляется, вполне веско. (Смеется.)

— К слову, твой герой чувствует то, что, как мне кажется, не раз испытывал ты сам — он страдает от штурмов журналистов, превращается в эдакого «домашнего тирана».

— Совершенно верно! Ведь отношение ко мне мира во многом зависит от того, как вы представите меня своим читателям. Сколько раз я становился героем статей, от каких попросту оторопь брала. И очень долгое время я по-настоящему переживал, как молокосос, негодовал, обижался, вливался в отчаяние. «Как же им не совестно? Как они могли представить меня в таком свете?» — размышлял я. В какой-то момент я обратился в дерганого мужика, какой к каждому встречному относится с подозрением и затаенной злостью.

— Сейчас это поменялось?

— Безусловно. Меня напугал тот факт, что из-за СМИ и реакции людей я становлюсь вылит на героя этих самых статей. Я попросту выдохнул, спросив себя: «Отчего я так враждебно настроен? Отчего я так переживаю?» И, не заметив ответа, отпустил ситуацию. Отсюда и эдакое «наплевательское» касательство к критике — мне попросту надоело что-то кому-то обосновывать.

— Думается, что это понимание пришло недавно. Ведь, как я помню, ты весьма остро реагировал, например, на то, как в прессе освещали твой роман с Дженнифер Лопес…

— Мне так наскучило объясняться и извиняться за взаимоотношения с Джей Ло! Вообще не соображаю, откуда столько недовольства в адрес того романа.

— Размышляю, все потому, что в то пора твой успех пошел на убыль, и многие винили в этом застое собственно Лопес.

— Винить кого-то в том, что случаются неуспехи (кроме самого себя), — это непродуктивное, инфантильное касательство. Сам я действительно вяжу тот период неудач с тем фактом, что ко мне было приковано внимание чуть ли не всех всемирных СМИ. Куда бы я ни шел, где бы ни являлся, везде возникали папарацци, каким был интересен даже не сам я, а то, нет ли поблизости Дженнифер. Из перспективного сценариста и успешного дебютанта, каким я сделался после «Умницы Уилла Хантинга», я обратился в задаваку и выскочку, любовника Джей Ло и посредственного актера, какой несколько раз сряду выбрал не те картины. Да, сейчас я осознаю, что сравнения с «Умницей» выдерживали вдали не все мои роли, но… За это я тоже не планирую оправдываться! В покрышке концов я действительно с большим энтузиазмом и любовью тружусь, снимаюсь — пусть моя фильмография и не может почитаться образцовой.

— Зато после «беспросветной полосы» ты открыто вступил на светлую сторону. Благодаря чему?

— Сошлось все, желая мне симпатично думать, что удача — результат трудов, а не стечения обстоятельств. Прежде итого я повстречал Джен (супругу Аффлека актрису Дженнифер Гарнер. — Прим. авт.). Я сделался папой. Решился пойти в режиссуру. Риск — дело не лишь благородное, но и заряжающее энергией. Спозаранок или поздно он окупится, но необходимо заранее быть готовым к последствиям. Мне повезло, что последствия этой авантюры очутились приемлемыми.

— «Приемлемыми»? О чем ты! «Операция «Жаргон» признана и зрителями, и критиками. Ты сейчас запросто скромничаешь?

— Ну, мне действительно нравится, что у меня вышло. Я был ошарашен наградами, особенно «Оскаром». Мне представлялось, что про «Жаргон» надо рассказывать, его надо объяснять, эта картина — не из тех, что сами себя торгуют. Политический триллер — жанр не самый популярный у нас в кромке. То, что публика так тепло приняла фильм, — сюрприз.

— Расскажи, отчего ты избрал своей темой политику? В роли режиссера, какой способен рассказать зрителям такую историю, тебя никто не воображал.

— Прежде итого я немного разбираюсь в политологии. Во пора своей непродолжительной учебы в Университете Вермонта специализацией я избрал как раз Ближневосточный регион и его стратегии внешней политики. Звучит ужасно невесело и совсем неподходяще для «Оскара», верно?

— Бен, ты обещал рассказать о своем альянсе с Дженнифер Гарнер. Поговорим об этом?

— Сейчас уже да. В том резоне, что кое-какое время назад мне было слишком тяжело рассказывать о нашем супружестве с Джен.

— Что поменялось сейчас?

— Я немножко утих. А еще сейчас, я надеюсь, Джен простила меня. По крайней мере я сделал для этого многое — и не планирую останавливаться. Натуральный крестовый поход за доверием, какого я лишился.

— Ты — одинешенек из немногих голливудских супругов, которому, похоже, удалось восстановить доверие в супружестве после оглушительного скандала, связанного с изменой. Как у тебя вышло?

— Моя жена — а я никогда не переставал находить Дженнифер своей супругом, даже тогда, когда мы сняли перстни и перестали жить вместе, огласив о скором разводе, — так вот, моя супруга удивительная. Она стоит того, чтобы за нее биться. И она не заслуживает надувательства и предательства. Так вышло, что мы стали объектом для охоты журналистов всех мастей, и я всячески усердствовал оградить ее и наших детей от этого прессинга. Разумеется, не вечно выходило. Я просто был рядом, даже тогда, когда это представлялось странным, несвоевременным, неправильным. Даже тогда, когда она не хотела видать меня рядом. Порой я опасался, что меня объявят сталкером.

— ?

— Звучит весьма эгоистично, но мне была непереносима мысль, что Джен может понять, что без меня ей лучше. Потому я старался не дать ей подобный возможности. (Улыбается.)

— Извини, но складывается ощущение, что до этого инцидента над вашими касательствами трудилась исключительно Дженнифер, и только теперь ситуация изменилась.

— Что ж, сознаюсь, так оно и было. Помню, как я постиг и принял все свои промахи. Это было после довольно откровенного интервью Джен, разом после того, как мы объявили, что планируем развод. В той статье она мастерила мне множество комплиментов, отзывалась обо мне тепло, изнеженно — и в этой нежности и покое я увидел, что она готова двигаться дальше, без меня. Мне нездорово об этом сообщать, но я оказался плохим мужем для такой хорошей жены. Но, как и надеется взрослым людям, я готов тащить ответственность за свое поведение и поправлять ошибки, которые сам же и допустил.

— У вас с Дженнифер Гарнер трое детей. Как они переживали кризис вашего супружества?

— Весьма надеюсь, что вся эта шумиха, скандалы и интриги миновали мимо них — по крайней мере я ведаю, что Дженнифер сделала для этого все вероятное. Я признателен ей за то, что в самые сложные моменты она подавала мне возможность быть рядышком с детьми — мы коротали вместе праздники и дни рождения, даже тогда, когда наш альянс висел на волоске. Что сообщать: она позвала меня на Рождество в разгар трудностей. Джен — мудрейшая дама, каких немного. Только сейчас я в полной мере осознаю, что собственно она спасала — и спасает — нашу влюбленность.

— Ты, что именуется, многодетный отец. Тебе нравится эта роль?

— Я сделался отцом в сознательном году. Когда тебе двадцать лет, и ты одинок, весел, — это нормально. Когда тебе за тридцать, но ты все еще одинок и без детей, очевидно, у тебя начинает развиваться комплекс Питера Пена — эдакого непреходящего молокососа, который боится взрослеть. Но жизнь устроена таким манером, что так или иначе, спозаранок или поздно, ты обязан будешь возложить на себя груз ответственности за весьма и весьма многие вещи.

— Сейчас ты крайне успешный и востребованный как артист, так и режиссер. К слову, твой товарищ Мэтт Дэймон также пребывает на валу успеха. Скажи, мучила ли тебя профессиональная зависть в тот этап, когда ты переживал не лучшие годы — а карьера Дэймона набирала витки?

— Если вы задаете этот проблема, то совсем точно знаете, что я крайне ревнивый в вопросах успеха человек. Увы, но можно даже произнести завидущий. Но Мэтт — единственный, кому я никогда не сделаюсь завидовать. Вы же знаете, он мой лучший товарищ, близкий, родимый человек, тот, с кем мы прошли огонь, воду и медные трубы. Я непреходяще говорил: если когда-нибудь я проснусь в отеле с мертвой проституткой, первоначальный, кому я сделаюсь звонить в панике и за поддержкой, — это Мэтт.

— Не было периодов отдаления, отчуждения? Все-таки у тебя весьма непростой нрав.

— Мне повезло: меня окружают удивительные люд. Что Дженнифер, что Мэтт — они очень терпимы к моим вспышкам недовольства, ярости, неуверенности в себе! Мэтт отходчивый, потрясающе благодушный парень, какой обладает великолепной чертой характера — он сводит на нет все наши конфликты и распри. Он самый начитанный и неглупый человек, кого я ведаю. И в конце концов я попал в кино необыкновенно благодаря Мэтту.

— Ты романтик или прагматик?

— Мне охота размышлять, что романтик, — но из-за своего дурацкого нрава проявляется это редко, лишь в критические моменты. Например, недавно я подарил Джен перстень с бриллиантом — уже разлучась, мы отмечали очередную годовщину нашей свадьбы. Во мне просыпается страстность к красивым жестам и подкупающим поступкам исключительно тогда, когда ситуация утилитарны зашла в тупик. Но могу совсем точно сказать, что секс на одну ночь вообще не для меня. Такие приключения опустошают, заставляют ощущать себя отвратительным циником. В этом резоне я точно романтик.

— Очевидно, все свои недостачи ты, как говорится, знаешь в лицо и трудишься над собой. Сложно ли меняться на сорок пятом году жития?

— Еще как сложно! Любой шаг на пути к новому Бену — это война с собой, непримиримая и бесконечная. А самое обидное — неважно, насколько ты в итоге поменялся. За все, что я совершил до этого, придется уплатить — так устроена существование. Меня ждет долгая расплата, и меня это, безусловно, запугивает.

— Расскажи о самом значительном уроке, который преподнесла тебе карьера в кинематографе?

— Слава и популярность — непреходяще контракт с дьяволом, за который ты будешь расплачиваться своей собственной жизнью.

— А каковы твои основные надежды и ожидания? Я сообщаю сейчас именно о профессиональной сфере.

— Учитывая, что никогда в существования я не воображал себя никем, кроме как актером, все мои чаяния и стремления прикасаются качества моей труды. И именно режиссерский опыт позволил мне по-другому посмотреть на тонкости актерской игры. Я желаю быть лучше, еще лучше, как можно лучше.

— Ты получаешь миллионы, получил все мыслимые награды и признание критиков. Чего еще желать?

— Желаю, чтобы мой сын никогда не устанавливал во главу угла деньги — и потому хочу оправдаться за те времена, когда сам снимался необыкновенно за гонорары. Вроде бы ничего стыдного, да?